По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии

С момента первого издания в 1979 году монографии «Деятельность и установка», открывающей эту книгу, в мире произошли разительные изменения. Страну, казав­шуюся ее жителям столь же вечной и незыблемой, как некогда казалась жителям Рима великая Римская импе­рия, постигла судьба мифической Атлантиды, Историчес­кая поверхность планеты разверзлась и Советский Союз, драматически лишая осмысленности жизнь старшего по­коления и предоставляя шанс найти смысл жизни ново­му поколению, погрузился в океан времени. Не по учеб­никам истории, а на своих судьбах мы почувствовали и продолжаем чувствовать тяжелую точность недоброго по­желания: «Чтоб ты жил в эпоху перемен».

В эпоху перемен рушатся одни вдолы, уступая место дру­гим, и приходят в столкновение разные идеалы мышления.

В эпоху перемен по каким-то неизвестным небесно-ис­торическим правилам решается вопрос, какие культуры, имена и идеи сотрутся из памяти и окажутся лишь быстро­течной модой, а какие приподнимутся над конкретным вре­менем и поселятся, говоря словами мастера методологии гуманитарного познания мира Михаила Михайловича Бах­тина, в «большом времени», в том времени, где живут Ари­стотель и Шекспир, Бах и Спиноза, Эйнштейн и Ньютон, Маркс и Достоевский, Чайковский и Фрейд, Выготский и Моцарт, Узнадзе и Бергсон, Так в эпоху перемен выясняет­ся, над КЕМ и над ЧЕМ перемены не властны.

Человек, над которым перемены не властны, основа­тель культурно-исторической психологии Лев Семенович Выготский однажды заметил, что строение человеческой личности, как и геологическое строение Земли, обладает пластами разной древности. Во время землетрясения гео­логические породы обнажаются и глазу открываются ра­нее скрытые слои истории разной древности.

Нечто подобное происходит в эпоху перемен и с обы­денной психологией, и с классической академической пси­хологией. На наших глазах в сознании и в бессознатель­ном у жителей СССР, ставшего Россией, обнажились пласты разной древности. Мы одновременно существуем в таком обширном потоке изменений, что об арифметичес­ки простом «раздвоении» личности, «раздвоении» культур, «раздвоении» политических систем, «раздвоении» соци­альных, гуманитарных и даже естественных наук говорить не приходится. И в этой ситуации геополитического сдви­га эпох мысль о том, что существует много психологии, но не существует единой психологии, столь часто повторяе­мая психологами, приобретает особый смысл. Она переста­ет быть диагнозом незрелости нашей науки, а становится спокойной констатацией реального положения дел.

Пришла пора прозреть: психологии действительно мно­го. Психологии не меньше, чем культур и исторических эпох, которые проживают отдельные личности и целые народы. И эти разные психологии произрастают из раз­ных стилей мышления и разных.вкусов, И к этим раз­ным психологиям как к явлениям разных культур и нор­мальным проявлениям разных научных школ мышления вполне приложимы слова убитого тоталитарным режи­мом и ставшего бессмертным поэта Осипа Эмильевича Мандельштама, сказанные о литературных школах; «Ли­тературные школы живут не идеями, а вкусами: при­нести за собой ворох новых идей, но не принести но­вых вкусов, значит не сделать новой школы. Благодаря тому, что в России в начале столетия возник новый вкус, такие громады, как Рабле, Шекспир, Расин снялись с места и двинулись к нам в гостив, (Мандельштам О. Сло­во и культура, 1987, с,66—67).

И существование разных вкусов и разных психологии в эпоху перемен только заостряют стоящий перед каж­дым психологом вопрос о свободном выборе среди раз­ных психологии психологии, близкой ему по духу, пониманию мира и, наконец, по любви к людям, эту психо­логию творившим- Этот вопрос — особый знак поиска и обретения «точки опоры» в избранной психологом лич­ной жизни и профессии.